предприимчивый делец, побывав в «Гробнице Скалолаза», пришел к выводу, что ее постояльцам определенно чего-то не хватает. Отель в наличии, горы тоже, однако от вершины Эйгера до стеклянных дверей «Des Alpes» не так и близко. Не каждый доверится горным гидам, но и те, что посмелее, увидят немногое. Чуть-чуть вверх по склону, до первых снегов — и назад. А если хочется, чтобы вершина — рядом? В небольшой долине — по грунтовке и направо — был воздвигнут ангар. Горный воздух рассекли дюралевые крылья. Два бывших истребителя фирмы «Юнкерс Флюгцойгверк», безработные пасынки войны, принялись за работу. Особенным успехом пользовался маршрут прямиком к вершине Огра с последующим облетом ее по часовой стрелке. Через два года один самолет сломался при посадке. Второй честно дослужил до 1929 года, когда Великая Депрессия, широко шагая по Европе, вначале вогнала его в ангар и обездвижила, а затем разобрала на части. Гул моторов над Эйгером стих. Ангар уцелел, бесполезный и бесхозный, огромный нелепый сарай среди густой зеленой травы. *** — А он точно там? — осторожно поинтересовалась Герда, выглядывая в окно. В маленькой долине было удивительно тихо. Даже птицы не пели. Марек кивнул на ангар: — Ворота открыты. Портье сказал, что твой летчик еще на рассвете уехал. Вон, кстати, его мотоцикл, от ворот слева. И нажал на класкон. Точка — тире — точка. — «Dollar S3», — рассудила девочка. — Французский, 1930 года, с индейцем в перьях. Выходит, у Роберта и самолет французский, и... Не договорила. Из-за створки потемневших от времени и непогоды ворот вышел человек. Комбинезон, летный шлем, промасленная тряпка в руках. Присмотрелся, махнул ладонью. — Выходим! — скомандовал Марек. 2 — Ничего не скажешь? — спросил Хинтерштойсер. Курц взглянул хмуро: — Нет. Отвернулся. Приятеля Андреас все-таки дождался, там же, возле гостиничной стены. Засек время — два часа ровно. А если не появится... От первого этажа до третьего не так и высоко. Снаряги нет, зато можно за балконы цепляться. Первого же, который в черном, — в торец! И — допрос с пристрастием, благо учили. «Говори, куда Курца девал, с-сука!» Обошлось. Приятель вышел из отеля ровно через час и двадцать минут. Только вот встреча вышла странной. — Совсем ничего? Тони дернул плечами. — Итальянцы не пойдут, Бартоло Сандри и Марио Менти. Изза погоды. На самом деле Дуче запретил, не хочет, чтобы его парни были третьими. Головы, однако, так и не повернул. — Да знаю я, знаю! — не выдержал Хинтерштойсер. — Все знаю! И что у Ефрейтора план его сорвался, и что нас туда зовут — собачками на привязи. Мне даже про маршрут этой «эскадрильи» рассказали. Они ничего нового не выдумали, пойдут, как Седлмайер и Мехрингер, уступом влево. Снаряга у них какая-то особая, секретная новинка, за счет нее и думают проблему решить... — Не только, — негромко перебил Курц. — Они на таблетках пойдут. Что за дрянь, не знаю и знать не хочу. И остальным этой гадости отвалят, не жалко им... Повернулся, поглядел в глаза. — Они... Они мне сказали, что ты, Андреас, согласился. Хинтерштойсер онемел. Хинтерштойсер оглох. Не услышал, по движению губ догадался: — Мне про трибунал песни пели. Потом — про любовь к родному Фатерланду. А тебе и этого не надо, Андреас. Подослали твою... Хинтерштойсер зажмурился. Подождал немного, пока сердце снова забьется. И как ответить? «Нет!» «Как ты мог подумать?» «Мы же с тобой друзья!» «Не смей о ней так говорить!» — Himmellherrgottsakramenthallelujamileckstamarsch! — сказал Андреас Хинтерштойсер[72]. 3 На этот раз лицо Роберта-пилота Марек сумел рассмотреть во всех подробностях. Самое обычное, потому и запомнить сложно. Нос слегка картошкой, скулы острые, подбородок крепкий. Только глаза странные, бесцветные. Не серые, не белые даже. Поздоровались, о погоде фразами перекинулись. Хорошая она, летная! А потом Роберт-пилот подбородком куда-то в сторону дернул, выразительно очень: — Пройдемся? Не тут-то было! — Лучше я сама пойду погуляю, — хмуро заметила